Она сидела в комнате дома, который они построили вместе с мужем. Смотрела в окно. Весна вступала в свои права. Ей, Любови Андреевне Кириенко, – 66.

Нахлынули воспоминания. Рука потянулась к лежащей на столе ученической тетрадке в клетку. Захотелось написать. Легли на листок быстрые строки: «Приближается пятое мая – 52-я годовщина освобождения станицы Крымской от фашистских оккупантов.
Я представляю, как будто это всё было вчера. Так же ярко, по-весеннему светило солнце, распускались клейкие листочки на тополе, цвели фруктовые деревья, и первоцветы в палисадниках радовались весне. И в то время, когда природа просыпалась от зимней спячки, шли страшные бои за Крымскую.
В станице осталось мало людей. Многие были угнаны немцами на Украину. А те молодые, которые подлежали принудительному переселению в дальние края и сопротивлялись незавидной участи, прятались на чердаках, в окопах, в разного рода укрытиях. Правда, детей до 14 лет не брали и стариков не трогали. Врагу нужна была сильная здоровая рабочая сила. Но подростки (мне было 15 лет) тоже прятались. Кто его знает, что у врага на уме. Когда наступало затишье, мы выходили из укрытий, чтобы подышать воздухом и что-нибудь покушать.
Облавы фашисты проводили регулярно. Но мы уже приспособились к педантичности захватчиков. Если проверка заканчивалась в одном из мест станицы, то мы незаметно перебирались туда, зная, что опасность нас там не ждёт.
А тем, кому грозил угон в неволю (такие, как моя старшая сестра Вера, которой было 17 лет) месяца два не выходили из добровольного заточения. Сестра пряталась у соседей Калошиных. У них было три дочери. Младшей было столько же лет, сколько и мне – 15. А вот две старшие сестры – Тоня и Женя – вместе с моей Верой сидели в яме месяца два, без света и воздуха. Один раз в день им носили скудную еду. Нехитрую снедь передавали так, чтобы никто из чужих не заметил. Опасались. Ведь девушек незамедлительно могли отправить на чужбину, в Германию.
Отец, пришедший с фронта раненным, считай инвалидом, вырыл маленький окопчик под навесом. Он накрыл его досками, засыпал опилками и стружками. Для убедительности здесь же поставил верстак. Этот окопчик и спас жизнь девушкам. Ведь фашисты во время облав тщательно осматривали все чердаки, дома, сараи, подвалы. Но не догадались, что под верстаком может находиться тайник.
Правда, от бомбёжек окопчик не спасал. Но, слава Богу, всё обошлось хорошо. Дом и навес соседей остались целы. Правда, без окон и дверей. Ведь вокруг падали бомбы.
… 28 апреля 1943 года я помню как сейчас. Войска Красной Армии наступали. А это значит, что земля гудела от взрывов. Во время затишья мы осторожно выбрались из своего укрытия. Мама пыталась приготовить хоть какое-то съестное из корней съедобных растений и первой зелени крапивы, а мы с братом Виктором что-то, уж не помню что, сеяли в огороде. Война – войной, а земля не должна была пустовать. Воду для полива мы брали из воронки. На соседнем огороде этим же занималась соседка тётя Катя, которая тоже черпала воду оттуда же. Раньше участки земли не были отгорожены забором. Ходи куда хочешь. Никто из соседей и слова не скажет.
Вдруг мы услышали гул. Подняли головы к небу. Увидели: летит много самолётов. Уточнили для себя: бомбардировщики. Мы, дети, уже по нарастающему гулу могли определить, какие самолёты летят.
Витя закричал: «Люба, Люба! Это наши!». Ему было 10 лет. Он побежал в дом. Квартировавшие немцы вырыли для себя добротный подвал. А так как они в спешке отступили, то спасительное укрытие было нашим. Мы только успели добежать до него, как с неба начали сыпаться бомбы. На то место, где мы стояли ещё недавно, упала бомба. Повезло. Правда, Виктор немного замешкался. Его легко ранило в голову. Спасла фуражка. Осколок там застрял.
Сидели мы в подвале. Конечно, боялись. Летели снаряды, рвались бомбы. И казалось, что никогда не наступит долгожданная тишина. Вместе с нами находилась папина сестра с четырьмя детьми, которые тихонько плакали. В 12 ночи к нам пробрался дедушка, наш сосед. А с ним и его собака.
Часа через два и наш дом загорелся от взрывов. Нас присыпало в подвале, и мы не могли сразу выбраться из этого, казалось бы, надёжного укрытия. Крышка, придавленная землей, не давала этого сделать. Силились мама с дедушкой приподнять тяжёлую задвижку. Всё напрасно. Даже умная овчарка, можете мне верить, как могла, помогала им выбраться на свободу, подставляя спину.
Когда же, наконец, появилась возможность выбраться наверх, мы двинулись к выходу. Глубокой ночью было светло от всполохов пожаров, словно днём. Мама помогала вытаскивать детей из окопа. На ней загорелась шаль. Она быстро сбросила её на землю, не собираясь тушить. Дорога была каждая минута. На нас падали обломки каких-то досок с потолков домов и горящий чакан с крыш. Но мы всё же вышли и побежали в уцелевший дом. А станица всё горела. Обстрелы продолжались. Казалось, что грохот орудий никогда не прекратится. Детей укрыли в соседнем подвале, а старшие искали себе сами мало-мальское убежище.
Утром стало чуть тише. Мы перешли в подвал к Кариковым, а тётя с детьми остались у Загумённых. И ещё неделю мы просидели в укрытии. Наши мамы раз в сутки чем-то нас кормили, а мы выходили на свет Божий только по надобности.
Помню, что кто-то из старших заприметил на углу улиц Ленина и Широкой (теперь Фадеева – примечание) убитую лошадь. Взрослые не могли не воспользоваться такой удачной находкой. Во время затишья пробрались туда. Куски конского мяса сварили. Это была большая поддержка всем, ведь мы давно ничего сытного не ели…».
На этом записи, сделанные рукой Любови Андреевны Кириенко, обрываются. Может быть, она собиралась позже рассказать о последних днях немецко-фашистской оккупации, а может, слишком горьки были те воспоминания, и она уже не захотела выкладывать на бумагу пережитое.
Мама моей одноклассницы Гали Кириенко, которую я уважительно называла тётя Люба, была удивительным человеком. Работая лаборантом на мельнице Крымского райпищекомбината, она легко поступила на вечернее отделение местного техникума пищевой промышленности, когда старшая дочь училась в десятом классе. Тогда надо было выбирать: работать и учиться или уходить. Наступали другие времена: ценились специалисты с образованием.
Не каждая из наших мам, уверена, могла решиться на учёбу в таком возрасте. Ведь у неё было трое детей, муж, работа, а надо было идти вечером на занятия, сдавать экзамены и зачёты, писать курсовые и дипломную работы. Спасибо свекрови Марии Андреевне, которая в дни учёбы невестки управлялась по хозяйству.
К слову, бабушка Маруся рассказывала внукам о том, что вместе со станичниками встречала 5 мая шедших строем солдат-освободителей. Радостные, со слезами на глазах, они передавали бойцам букеты сирени и повторяли: «Родненькие вы наши…». В соцсетях появляются фотографии той поры. И не важно, что я не сумела разглядеть на них лицо молодой Маруси Кириенко, жены лихого казака Григория, сражавшегося с врагом в Кубанском казачьем кавалерийском корпусе. Она там была, она их, незнакомых, но до боли родных, встречала…
Приближается 78-я годовщина освобождения станицы Крымской от фашистов. Я очень рада, что в семейном архиве близкой мне семьи Кириенко хранится заветная тетрадка с воспоминаниями о кровавых днях войны. Свидетелем тех дней была и хрупкая кареглазая Любочка Хорошилова – их мама, бабушка и прабабушка. Добавлю: их стержень, их хранительница и молитвенница.
Помните об этом, потомки. Надо помнить.
Нина ИЛЬИНОВА. Снимок из семейного архива.